Вопросы, которые ставит профессор Вадим Розин на своем Круглом столе, чрезвычайно актуальны. Если мы на интернет-семинаре получим и  попытки ответов на эти вопросы, и размышления, углубляющие постановку этих вопросов, и дискурс будет построен на изучении мышления конкретных философов и, следовательно, разборе их произведений, семинар гигантски продвинется вперед, потому что мы еще на шаг приблизимся к пониманию того, что такое способ анализа,  пытающийся прорваться к новому знанию и как изучать менталитет, нацеленный на переосмысление. Уверен, этот Круглый стол соберет хорошую аудиторию. Желаю успеха.

Екатерина Дайс

Не «Роза мира», а миры Розина.

Дождь над озером означает для рыб

Лишь дорогу до неба

Ю. Издрик

С чего начать рассказ о своих впечатлениях от двух методологических романов Вадима Розина? С названий. Книга первая – «Философия, жизнь и судьба» и книга вторая – «Проникновение в мышление. История одного исследования Марка Вадимова». Герой обеих книг – alter ego автора – состоявшийся ученый Марк Вадимов, в круге знакомых которого с легкостью узнается хор людей – ведущих в России и бывшем СССР ученых, окружающих по жизни и автора книги. Пиама Гайденко, Мераб Мамардашивили, Сергей Зенкин, и главное – сам Г. Щедровицкий – учитель и маг, русский Штайнер, чьим учеником был Вадим Маркович Розин, и с кем он не перестает дискутировать до сих пор. В истории философии уже был подобный пример. Но, за явной расхожестью его, не будем приводить этой истории, тем более, что достаточно взглянуть на обложку книгу Розина, чтобы понять, кого мы имели в виду. Обложка эта – второй книги. К сожалению, первая давно уже кончилась в магазинах, а в библиотеках ее просто «зачитывают» (вероятно, студенты Вадима Розина), поэтому автор любезно предоставил нам для анализа ее электронную версию, что облегчило работу над текстом, но усложнило цитирование. Заранее приносим свои извинения за то, что цитаты из первой книги будут даваться без ссылки на печатное издание.

Методология, которую мы применили к анализу данных романов, базируется на концепции большой и малой традиций европейской культуры, предложенной культурологом И.Г. Яковенко.

Под малой традицией понимается взятая как единое целое субдоминантная в рамках европейского культурного космоса парадигма, сложившаяся в III-IV вв. н.э. из элементов, отброшенных при формировании христианского космоса, составившего большую культурную традицию. Диалектика двух потоков культуры – доминантного (большая традиция) и субдоминантного (малая традиция) на протяжении веков составляла нерв европейской культуры, понимаемой расширительно. Европа здесь – материнское пространство, из которого вырастает христианский мир как целое. Размежевание утверждающегося христианства с культурой языческого прошлого и конкурирующими религиозными альтернативами было переломным моментом в истории культуры. Этот процесс разделил культурный космос позднего Рима на два материка: победившей христианской ортодоксии, которая составила большую традицию и неортодоксального культурного пространства, которое составило традицию малую.

Процесс разворачивания диалектики большой и малой традиций идет с момента разделения данных культурных потоков. Победившая традиция задавала способы постижения реальности, нивелируя значение субдоминанты в культуре. В свою очередь, малая традиция долгое время выбирала стратегию мимикрии.

Вычленить малую традицию зачастую можно по гностико-манихейскому миропереживанию, характерному для субдоминанты. Другие признаки малой традиции – эзотеричность, синкретическая неразрывность базовых топосов, когда в текстах адептов малой традиции "Ковчег завета - чаша Грааля - Золотое руно - философский камень объединяются в некотором надрациональном тождестве http://www.apdavydov.com/discuss/RTE_textarea.asp?mode=reply&ID=1354#_ftn1 - - - …»

В целостности малой традиции сосуществуют Каббала, гностицизм, магия, оккультизм, эзотерические практики вроде алхимии, инициатические культы. Особое место занимают орденские структуры (тамплиеры, розенкрейцеры, масоны и др.)   И. Г. Яковенко обращает внимание на то, что   такие  базовые для современности  феномены, как наука  Нового времени,  секулярное сознание, либеральная  философия, идеология прогресса, рыночная экономика, формировались совместными усилиями адептов большой и малой традиций. Причем, применительно к этому списку, роль людей и идей заданных малой традицией   часто оказывается ведущей. Специального исследования заслуживает малая традиция в литературном процессе. В настоящее время малая традиция все громче заявляет о себе, выходя из тени традиции большой. Многие культовые произведения ХХ века прочитываются лучше при учете их принадлежности к малой традиции. 

 Для представителей этого направления в литературе характерна особая ироничность, связанная как с постоянной необходимостью скрывать от непосвященных и открывать адептам нечто чрезвычайно важное, так и устойчивым комплексом  гонимого –страхом «разоблачения», измены, коварства со стороны представителей победившей  ортодоксии.

 Романы Розина – яркий пример того, как в голове человека, вынужденного профессионально находиться в рамках навязанного большой традицией типа рациональности вызревает подспудное желание гармонизации картины мира, выливающееся в уравновешивание традиций большой и малой.

Герой Розина – ученый Марк Вадимов, которому в наследство от автора досталось отчество, ставшее именем Марк и имя, превратившееся в фамилию Вадимов. По сути дела – это внутренний отец Розина, его внутренний пастырь, учитель. Фигура учителя, чрезвычайно важная для малой традиции (в которой она приобретает метафизическое измерение), представлена в текстах Розина. Вот, взглянем на первого учителя Марка. Это учитель литературы. Что подмечено очень верно. В учителя литературы шли мистики и культурологи, розенкрейцеры и экстрасенсы тогда, когда они были вынуждены скрываться от советской власти. На уроках литературы можно рассказать многое из того, чего нельзя рассказать нигде. И те дети, которые способны это воспринять, поймут, а остальные, зевая, не заметят.   «Долгими вечерами они гуляли на берегу моря или сидели в маленькой комнате Валентина Максимовича. Учитель рассказывал своему ученику, который был горд доверием, о своих поисках в области...  теоретической физики и философии». Море, заметим, маленький Марк понимал мистически: «Море напоминало Марку живое таинственное существо, оно простиралось до горизонта, дышало, невольно внушало возвышенные мысли. Марк почти физически чувствовал море. Прочтя несколько лет спустя роман Станислав Лема "Солярис", Вадимов окончательно утвердился в эзотерическом отношении к морю…» и это обусловлено и именем героя. Его зовут Марк, море на латыни -  mare. Одноименная стихия, одноприродная субстанция. Но в имени Марка есть и возможность – по-русски превращения в мрак, в фамилии Вадимов слышится «в ад». Инфернальная составляющая сущности героя проявляется уже в первых строках романа, когда «В скромной квартире известного в философских и гуманитарных кругах Москвы профессора Марка Вадимова приглушенно зазвенел телефон». Это был Рогов, который заказал Вадимову цикл публикаций для своего альманаха. Позднее, из этого цикла вырастает книга. Рогов приходит и на квартиру Вадимова, чтобы взять интервью. Приходит в девятой главе с неотвратимой неизбежностью, в воскресенье. Характерно, что пришел именно Рогов, а не Крылышкин, мог бы прийти еще и Копытов. Инфернальная символика здесь по-гоголевски прозрачна и, несомненно, отсылает к наиболее значительному произведению европейской литературы, написанному на тему «Ученый и Черт» - «Фаусту» Гёте.

Полгода назад, увидев Вадима Розина в реальности, я удивленно воскликнула: «О, как Вы похожи на Фаулза!» «Спасибо. И откуда же Вы это взяли?» «Как откуда, позвольте, я видела его фотографии. А теперь я вижу Вас. Действительно, Вы похожи». «Удивительно, и где вы раздобыли фотографии Ф…?» «В интернете, они висят на всех сайтах, посвященных его творчеству».

Позднее оказалось, что Розин услышал: «Как Вы похожи на Фауста», чем был очень польщен. Меня это удивило. Но теперь, читая эту книгу о современном Фаусте, написанную с мастерством Фаулза, я начинаю кое-что понимать.

И, прежде всего, в романе поражает единство магического миропереживания, характерное для современного человека. Поясним, что здесь имеется в виду. Розин описывает ритуальные практики, которые его герой – Марк конструирует вместе со своим другом и еще одной девушкой – армянкой Адой. Прежде, всего, о девушке. Характерно, что имя Ада в контексте магических практик, переживаемых любовным треугольником (где любовь носит не столько физический, сколько метафизический характер), используется и культовым украинским писателем Юрием Андруховичем в романе «Перверзия», причем, судя по всему, абсолютно независимо от Розина. В «Перверзии» Ада – украинка, жена проктолога, к которому главный герой испытывает не менее нежные чувства, чем к героине. Финальная сцена запечатлевает мистический сексуальный акт, проделываемый всеми участниками «тройственного союза», в результате которого герой растворяется, исчезает в водах венецианского Большого канала, уплывает, как рыба. Ритуальные практики Марка, Ады и Зуна в романе Розина кончаются трагически. Зун погибает, кончает жизнь самоубийством. Кстати, и насчет Стаха Перфецкого, героя Андруховича, выдвигается подобная версия.

Так какие же вещи практикуют герои Розина? Это держание руки над огнем, прохождение через стены, и классические полеты. Но, оговоримся. Все это герои проделывают во сне. И здесь мы позволим себе не поверить автору романа, строящего своеобразные зеркальные миры. Мир, который подается в романе как реальный, в нашем, чувственно данном в ощущениях мире, может быть понят как мир сновидений и грёз. Соответственно, мир сновидений может трактоваться как мир реальный. К чему это предуведомление? Дело в том, что когда автору данных строк было не больше четырнадцати лет, и эксперименты с руками и горящими свечками, и попытки летать и проходить через стены предпринимались в реальности. Кроме того, следует указать и на попытку воспроизводства ритуальных танцев, характерную, видимо, для особ женского пола. Все это происходило отнюдь не в сновидениях, а наяву, но, несомненно, под влиянием особого мистического состояния, если угодно, транса. Однако, попытки взлететь, настойчивые и упорные, предпринимались автором этих строк, в рамках малой традиции, которая в советское время транслировалась в значительной мере через кинофильмы. Полёты, восходящие к ключевым фигурам малой традиции – мастеру Дедалу и, особенно к Симону Магу (чей пример, вероятно, наиболее характерен в силу двух обстоятельств: отсутствия технического средства полёта и резкое противостояние с апостолами, приведшее к смерти мифического персонажа), были в достаточной мере отражены в советских кинофильмах. Прохождение через стену, даже с некоторыми техническим подробностями, было прекрасно показано в фильме «Чародеи» - о советском НИИ, почему-то занимающемся проблемами использования магических предметов.

Суть же дела заключается в том, что во все времена появляются люди, которых неведомая сила тянет делать определенные вещи: ходить по воде, летать по воздуху, проходить сквозь стены, не сгорать в огне, не чувствовать боли, когда она объективно могла бы быть, лечить людей самими собой, думать над своим предназначением, сочинять тексты, выдавать концепции, понимать мир. Все эти, казалось бы, несвязанные друг с другом вещи, лежат в рамках определенной типологии личности, которая как раз и представлена в герое романа Розина.

Важную роль для становления такого типа человека играет переживание смерти близкого как урока, и чувство свое вины за невозможность его спасти. Так, маленьким мальчиком Марк сталкивается со смертью друга, с которым сидел за одной партой. Его переезжает машина и, хотя мальчик еще жив, Марк наблюдает за тем, как смерть овладевает им. То же чувство я, помню, испытала в 8 лет, когда моя бабушка, которую я любила, умирала от рака. Меня не пускали  к ней, хотя я очень хотела с ней общаться. И вот, в один день мне сказали, что я могу провести три дня в квартире напротив, у соседей. Как же я была счастлива. Я спала на совершенно безмерной как море кровати, мне подарили настоящую морскую раковину (я выбрала самую маленькую из семи, хотя, мне конечно же, хотелось самую большую) и показывали чудесные фильмы. Когда же эти волшебные дни кончились, я вошла в квартиру и что-то сказала своей матери. На что сестра моей бабушки гневно ответила: «Как ты смеешь, что за злой ребёнок! У твоей мамы горе – умерла её мама, а ты…» Бабушку мне не показали, боялись, что это плохо отразится на моей психике. Но хуже всего, подозреваю, на ней отразилось то, что я не смогла попрощаться с бабушкой, и что в день ее смерти я была так счастлива.

Мистические переживания у ребенка, возможно, связаны с невозможностью помочь умирающему, с обвинением себя в его смерти. Именно такое чувство испытывает герой Розина и по отношению к Виктору Зуну – другу уже с институтских времён. У меня тоже в близком возрасте был похожий случай. Одна девушка, которая хотела заниматься со мной любовью, и неоднократно  предлагала это сделать, причем, в сферу её интересов входила не только я, но и мой молодой человек, которого я искренне и нежно любила, внезапно умерла. И произошло это странно и нелепо. Дочь богатых родителей, которые были способны отправить её на учёбу на Кипр, где она едва не разбилась на мотоцикле, в кампании золотой молодёжи, была зарезана и, пред этим изнасилована водителем, подбрасывавшим её, добиравшуюся автостопом до нашего сакрального теперь уже Питера. Незадолго до этого, причём, она сняла гипс, который фиксировал сломанную в результате неудачного приземления на дельтаплане. Мне тоже не сказали, что она умерла. Случилось это на рождество. Узнала я только в марте. Было это лет десять назад ,но я до сих пор помню, как она фктически прилетала ко мне после смерти, словно хотела что-то сказать: то ли испросить прощения, то ли самой простить, освободиться. Так продолжалось год. Я молилась о спасении её души, и вроде бы, всё успокоилось. Но то, что я хочу сказать, заключается  в следующем: в текстах писателей, принадлежащих к малой традиции, есть распространенный сюжет Герой-маг невольно, вернее, без использования технических средств, одной силой мысли, убивает близкого друга или возлюбленную, после чего мучается всю жизнь. Этот сюжет – смерти товарища или жены прослеживается и у Набокова и у Фаулза, и у маркиза де Сада.

Смерть здесь того человека, кто близок, а герой чувствует за неё свою вину. Хотя и не подпадает под юридические процедуры, поскольку убийство совершается в ином мире. Так Рогатый, простите, Рогов, интересуется у Вадимова: «Вы произнесли фразу "желание достойно умереть". Правда ли, что еще в университете, Вы вместе с Виктором Зуном экспериментировали со своими сновидениями. И верно ли, что Зун на ваших глазах покончил жизнь самоубийством?» герой отвечает: «Думаю, если спросили о Викторе Зуне, то получили от кого-то информацию и знаете, что при его смерти никого не было. Хотя действительно, в его уходе из жизни есть много непонятного. Но я к этому непричастен, последние годы мы с Виктором встречались довольно редко». Ключевое слово  здесь н е п р и ч а с т е н.  Дьявол обвиняет, а ученый оправдывается. Он понимает, что смерть друга ставится ему в вину уже потому, что он – маг и действует в рамках определённого – магического пространства формирования смыслов, где маг в с е г д а виноват в смерти друга.

В связи со смертью Зуна вспоминается один – чисто культурологический – эпизод. Дело в том, что среди пожилых крестьян еще в начале ХХ века существовало поверье -  если  задом к паровозу и посмотреть на него через свои ноги, то можно увидеть души мертвецов, которые тянут паровоз. Что там видели пейзане, неизвестно, но герой Розина отчетливо вспоминает о чёрте, бегущем рядом с паровозом в видении (выглядевшем как абсолютно реальное) из своих молодых лет. Друг Вадимова – Виктор Зун погибает, стараясь перебежать перед поездом, чтобы испытать острые ощущения. Склонность к суициду была у Виктора изначально. Как послесловие Анны Карениной, он гибнет от электрички, не в силах стерпеть напряженность дружбы с магом. Не случайно, у них есть общая знакомая – «Близкая приятельница Вадимова, долгое время безуспешно добивавшаяся его любви, в последние два года жизни Зуна сменила свою привязанность и стала любовницей Виктора». Маг, его друг и женщина – воплощение гностической Софии и мистериальной Персефоны – это то, что нужно, чтобы возгорелась искра эзотерического огня.

Однажды у автора этих строк был в жизни очень сложный период, который длился около девяти месяцев, и никак не кончался. Но однажды во сне, появился Учитель,  причем, как пишет Розин: «события во сне казались такими натуральными, на ощупь плотнее окружающего мира», и сказал мне странную фразу: «Катюша, давай подсчитаем какого ты уровня». Дальше шли подсчеты, приведшие к высокой цифре. «Посмотри, если такие как ты буду желать себе смерти, то что же произойдет с миром?». Очнулась я ото сна в полном ощущении реальности происходившего и даже большей, чем реальность эмпирического мира, данного нам в ощущениях. Это чувство, что сон может быть более реальным, чем явь – важное переживание, которое пытается донести своим читателям Вадим Розин.  Вообще, его романы – это попытка прорваться в трансцендентное, попытка проникнуть в другую реальность, изъезженную  и исхоженную шаманами, мистиками, мистагогами, розенкрейцерами, тамплиерами и эзотериками всех времен и народов.

Реальность далёкую и близкую, внутреннюю, тайную. По-моему, у него это получилось.